ВЕЛИКИЕ ИЗГНАННИКИ
И.Бунин. Париж, 1937. Дарственная надпись автору фотопортрета артисту В.П.Субботину. Фото из архива Ренэ Герра
...Они уезжают в спешке, а порой - в панике, не зная, что их ждёт на чужбине, надолго ли они покидают свой дом, чем будут заниматься. Они обмениваются советами - как и в какой форме лучше вывозить деньги и драгоценности. Кто-то бежит от войны, кто-то - опасаясь ареста. Писатели, актеры, режиссеры, издатели, рестораторы - средний класс, образованные люди, цвет нации...
...Это было сто лет назад - на период 1922-1923 гг. пришлась самая большая эмигрантская волна. Из миллионов граждан бывшей Российской империи - из Киева, Москвы, Петербурга, Харькова, польских и прибалтийских губерний - четыреста тысяч выбрали Францию. Вторым крупнейшим центром эмиграции, после Парижа, стал Лазурный берег.
Сегодня, когда тема изгнанничества, вынужденных отъездов, новых «волн» беженцев вновь стала актуальной, нам показалось важным вспомнить эмигрантов столетней давности. Тех, что смогли не только ассимилироваться в чужой стране, но и многое привнести в ее культуру. Мы открываем цикл «Великие изгнанники» - и начинаем с писателей и поэтов. Пожалуй, труднее всего в эмиграции тем, чья жизнь так тесно связана со Словом, с родным языком.
«Ни пристанища, ни крова...»
Портрет Ренэ Герра работы Сергея Иванова, 1979. Фото из архива Р.Герра
Представлять Ренэ Герра - занятие совершенно бессмысленное: его и так все знают, причем не только на Лазурном берегу, но и в Париже, и в Москве, и даже в Ельце - там он когда-то читал лекцию об Иване Бунине, вернее, о тех годах, что нобелевский лауреат провел в Грассе. Близкий друг таких знаковых фигур, как писатель Борис Зайцев, мемуаристка Ирина Одоевцева, художник Юрий Анненков, Герра уже больше полувека собирает и хранит картины, письма, книги и автографы, связанные с тем великим и трагическим периодом истории. Сам он говорит о себе - «духовный сын белоэмигрантов». И это не преувеличение.
- Мама работала директором гимназии в Каннах, на бульваре Александра III, а до этого была учителем математики, - рассказывает Ренэ Герра. - Однажды к нам пришла пожилая дама и на ломаном французском попросила маму позаниматься дополнительно математикой с русской девочкой, ее внучкой. Даму звали Валентина Рассудовская, она была из Киева. Как у всех тогдашних эмигрантов, денег у них не было - поэтому платить за занятия она предложила уроками русского. Это было в конце пятидесятых - тогда русский не был особенно востребован. Моего старшего брата предложение не заинтересовало - а я почему-то согласился.
Так французский подросток стал завсегдатаем в доме Рассудовских. Муж Валентины - в прошлом белый офицер - занимался реставрацией мебели, к ним постоянно приходили гости, дом, по словам Герра, напоминал проходной двор. Второй учительницей русского была поэтесса Екатерина Таубер, уроженка Харькова. Когда-то о ее первых стихотворных сборниках с уважением отзывалась Зинаида Гиппиус, хвалил её стихи маститый критик Георгий Адамович. Во Франции она поначалу собирала лаванду для парфюмерных фабрик Грасса, перебивалась случайными заработками, помогала мужу - Константину Старову, бывшему офицеру. Именно Старов стал одним из организаторов «Русского театра» в Каннах и сам делал декорации для спектаклей «Рождественская звезда» и «Конек-горбунок».
Пожалуй, никто не передал ощущение эмигрантской неустроенности так, как Екатерина Таубер: «...Целый мир / И родина нам, и чужбина. / Мы всюду дома... Всё - Сибирь! / Всё каторга и паутина! / Минувшее - для стариков... / Грядущее - для тех, для новых... / Нет ни пристанища, ни крова / Меж двух враждующих веков».
Она была дружна со многими «коллегами по цеху» - и от нее 14-летний Герра впервые услышал о гениальном писателе Иване Бунине.
Ménage à trois ощипанных павлинов
...Свой дневник, посвященный чудовищным реалиям Октябрьского переворота, Иван Бунин назвал «Окаянные дни». Одно из воспоминаний - как бунтующие крестьяне в каком-то поместье расправились с павлинами: ощипали их живыми догола, и несчастные окровавленные птицы бегали по двору, пытаясь хоть как-то избавиться от нестерпимой боли, - стало для Бунина символом эмиграции. На мой вопрос - все ли изгнанники одинаково тяжело воспринимали эмиграцию - Ренэ Герра отвечает не сразу.
- Скорее, да. Надо иметь в виду, что в абсолютном большинстве они были убеждены, что большевизм ненадолго. Они верили, что вот-вот что-то произойдет, коммунизм закончится, и они смогут вернуться домой. Но известия с исторической родины оставляли все меньше надежд. Кстати, иногда даже реакция эмигрантов на события в СССР оказывалась неожиданной и даже забавной. Так, в Ле Канне жил крепкий старик - князь А.С. Гагарин. Он был церковным старостой русской православной церкви Св. Архангела Михаила в Каннах, спускался вниз, в свой приход, на велосипеде, а подниматься уже не мог - и тащил велосипед за собой. После первого полета человека в космос прихожане его спросили - не родственник ли он Юрию Гагарину. Князь задумался и ответил: «Вполне возможно, это кого-то из наших дворовых». Действительно - многие крестьяне брали себе фамилии своих господ.
- У князя Гагарина была интересная судьба, - вспоминает Герра. - После эмиграции он жил в Париже, устроился куда-то разнорабочим. И вот там его заприметила одна богатая англичанка. Ей нужен был титул, она вышла за него замуж, а в знак благодарности купила небольшой домик в Ле Канне, где они и поселились.
С 1920-х сохранилась «Памятка русской колонии в Ницце» - там вновь прибывшим объясняли, как же им повезло:
«Нигде в Европе русскому бедняку не живется так хорошо, как в Ницце. Кто не калека и не совсем еще износился в физическом смысле, тот здесь найдет себе работу или занятие… Кто устраивается в шоферы, кто в «кухонные мужики», кто в агенты комиссионных контор, кто возит в колясочке больного… Что касается до женского труда, то спрос на него буквально неограничен. В Ницце нет, кажется, ни одного обывателя, который бы не мечтал иметь русскую прислугу. А кто к такого рода работе не привык, для того всегда готово место к детям, правда, преимущественно к маленьким, или работа по части рукоделий».
Однако иллюзии развеивались быстро. Франция приняла эмигрантов, но французы относились к ним настороженно. Во-первых, это уже не были те богачи, что когда-то тратили здесь целые состояния, способствуя процветанию курорта. Теперь, напротив, на них смотрели как на конкурентов - они занимали рабочие места, которых не хватало и местным. Но главной причиной отчужденности французов была идеологическая.
- Во Франции всегда больше любили «левых», - объясняет Герра. - А эмигранты были «правые», большинство - аристократы.
Возможно, именно поэтому основной чертой жизни белоэмигрантов на Лазурном берегу стала изолированность. Они не стремились вливаться в местное общество. Они общались преимущественно в своем кругу. Даже в тех случаях, когда не было языкового барьера - а многие прекрасно говорили по-французски, - беглецы из Российской империи предпочитали «своих». В одном из интервью Константин Мельник-Боткин (внук лейб-медика Евгения Боткина, расстрелянного в 1918 г. вместе с царской семьей) вспоминал:
«Мы жили в русской колонии в Ницце, по-французски я вообще не говорил до семи лет, ходил в русский детский сад. Потом меня послали во французскую школу, ходил еще раз в неделю в русскую приходскую школу. Туда приходили бывшие преподаватели из России, преподавали историю, географию, русскую литературу. В 1943 году в Ницце стало совсем нечего есть, и нас, мальчишек, послали работать в деревню. Там жили казаки, они работали поденщиками у фермеров. Жили совершенно по-русски, ни одного француза там не было. Немцев, кстати, тоже не было. Этакая была казачья станица, Тихий Дон в департаменте Тарн-и-Гаронна»...
Константин Мельник - один из известнейших представителей белой эмиграции во Франции - сделал блестящую военную карьеру, стал советником Шарля де Голля, курировал спецслужбы.
Но, вне всякого сомнения, фигурой самой яркой, самой титулованной и в то же время, как ни парадоксально, не слишком известной, был Иван Бунин. Да, его рассказы издавали - но тиражами настолько незначительными, что будущий нобелевский лауреат оставался невидимым для широкой европейской публики. Франция знала Горького, хорошо знала Мережковского - его романы были переведены на французский, их горячо обсуждали и видели в нем едва ли не «писателя-пророка». О Бунине не говорили, не писали, его почти и не знали. Возможно, потому, что и сам он не стремился к известности, а с середины двадцатых предпочитал проводить большую часть времени не в столице, а на Лазурном берегу. Не случайно - ведь именно здесь разворачивалась одна из наиболее драматических и интимных историй из жизни великого писателя.
Г.Кузнецова, И.Бунин, В.Бунина. Грасс, вилла «Бельведер», конец 1920-х гг.
...Лето 1926 года. Наверху, в Грассе, на вилле «Бельведер» живет Иван Бунин с женой Верой. Внизу, в Жуан-ле-Пен, - молодая поэтесса из Киева Галина Кузнецова с мужем Дмитрием Петровым: они делят дом с известным пушкинистом Модестом Гофманом. Однажды Бунины спускаются на пляж, где Гофман знакомит их с Галиной. С этого дня начнется роман 56-летнего писателя и 26-летней поэтессы.
- В моем собрании хранится книга «Митина любовь» с дарственной надписью: «Галине Кузнецовой на память о Juan-les-Pins. Ив. Бунин 6.VIII.1926», - говорит Ренэ Герра. - Кузнецова ушла от мужа и стала музой Бунина, впоследствии ее называли «грасской Лаурой».
Треугольник «писатель-жена-любовница» - фигура более чем стандартная для мировой литературы. Однако Бунин подходит к делу неординарно - и привозит Галину к себе домой, на виллу в Грассе. Разумеется, Вера понимает, что связывает её мужа и молодую «помощницу». Но уйти она не может - и некуда, и Ян (так она зовет мужа) не отпускает. О жене Бунин - в лучших традициях «Войны и мира» - говорит так: «Любить Веру? Это всё равно что любить свою руку или ногу». Чувства Веры при этом в расчет не берутся. В 1929 г. она пишет в дневнике: «Одна в Ницце. Странное чувство. Город кажется мертвым (воскресенье). … Идя на вокзал, я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге. Пусть любит Галину - только бы от этой любви было ему сладостно на душе».
В 1933 г. Нобелевский комитет объявляет о присуждении премии Ивану Бунину. И даже на вручение премии в Стокгольм писатель берет с собой и жену, и любовницу, причем Галину он называет «приемной дочерью». Этот узел развяжется после нобелевского торжества - довольно неожиданным образом. 
Г.Н. Кузнецова и М.А. Степун. Германия, 1970. Фото из архива Р.Герра
- На обратном пути Бунин с дамами заезжает в Дрезден - навестить своего друга, писателя и литературного критика Федора Степуна, - рассказывает Герра. - А у Степуна живет его сестра Маргарита, оперная певица. И Галина всерьез увлекается Маргой (так зовут Маргариту близкие). И уже в 1934 г.
Кузнецова оставляет Бунина и уезжает в Германию, к любимой женщине. Бунин умоляет ее одуматься, пишет письма - но Галина к нему не вернется, она будет с Маргой до конца.
- В последний раз я видел Галину Николаевну Кузнецову 13 февраля 1975 года, незадолго до ее смерти, - вспоминает Ренэ Герра.
- Я был тогда поражен тем, как она в своем угасании стала похожа на Маргу, скончавшуюся в 1971 году. Как будто произошло полное их отождествление, и это меня потрясло больше всего.
Лазурный берег, точно магнит, привлекал пишущих эмигрантов. Даже те, кто обосновался в Париже, регулярно приезжали сюда: увидеть друзей и знакомых, отдохнуть и искупаться, а иногда - в местные казино. Помните знаменитое «а ты азартен, Парамоша!» из фильма «Бег»? Рулетка привлекала многих эмигрантов - и порой в игорных залах Канн, Ниццы и Монте-Карло разыгрывались настоящие драмы.
Как Адамович сломал «систему» Одоевцевой
Г.Адамович принимает Р.Герра. Ницца, 1970. Фото из архив Р.Герра
Ирина Одоевцева - ученица и близкий друг Николая Гумилева - прославилась не столько своими стихами, сколько мемуарами; ее книги воспоминаний «На берегах Сены» и «На берегах Невы» вызвали бурю восторга у всех, кроме, пожалуй, Анны Ахматовой (что вполне понятно). Эмигрировала она вместе с мужем, поэтом Георгием Ивановым, и другом семьи - поэтом и прекрасным переводчиком Георгием Адамовичем. В Ницце Адамович бывал не раз - там жила его тетка, Вера Беллэй, вдова англичанина-миллионера. Правда, по словам исследователей, всякий раз, попав туда на отдых, Адамович «начинал умолять своих издателей выслать ему скорее денег на обратную дорогу». И вот в 1926 году богатая тетушка сделала племяннику царский подарок: дала необходимую сумму для покупки квартиры в Париже. Адамович предложил друзьям - Иванову и Одоевцевой - жить вместе. То, что произошло дальше, Ирина Одоевцева описала в книге «На берегах Сены». Адамовичу хватило нескольких дней, чтобы проиграть все до копейки. Но, как и полагается игроману, он был уверен: нужно всего лишь немного везения - и деньги вернутся. Их просто нужно отыграть. Правда, отыгрывать их он почему-то предложил... Ирине Одоевцевой.
Веселое трио отправилось в Монте-Карло. В течение недели Одоевцева ходила в казино, как на работу. У нее была собственная система: маленькие ставки, осторожный стиль игры; она считала, что «при такой манере играть большие проигрыши невозможны даже в случае невезения, а при малейшем везении неизменно, пусть мелко, но выигрываешь. Недаром в Монте-Карло на мелкие выигрыши живет стая старичков и старушек, каждый день отбывающих «трудовую повинность» в казино в продолжение двух-трех часов».
Г.Иванов, И.Одоевцева. Йер, 1950-е. Фото из архива Р.Герра
Два Георгия - Иванов с Адамовичем - слоняются по казино, пока Одоевцева играет. К концу недели выигрыш составляет пять тысяч франков. А дальше - почти по Достоевскому - Адамович забирает у неё деньги и... снова проигрывает всё до последнего сантима. Ирина в слезах, муж - Георгий Иванов - её утешает, Адамович кается, клянется, что больше никогда, но ему, разумеется, никто не верит...
...Георгий Иванов умер в пансионе для апатридов в Йере в 1958 году. Он оставил своеобразное завещание - обращенное в том числе и к Адамовичу: «Благодарю тех, кто мне помогал. Обращаюсь перед смертью ко всем, кто ценил меня как поэта, и прошу об одном. Позаботьтесь о моей жене, Ирине Одоевцевой. Тревога о ее будущем сводит меня с ума. Она была светом и счастьем моей жизни, и я ей бесконечно обязан. Если у меня действительно есть читатели, по-настоящему любящие меня, умоляю их исполнить мою посмертную просьбу и завещаю им судьбу Ирины Одоевцевой. Верю, что мое завещание будет исполнено».
Однако позаботился об Ирине совсем другой человек.
- Я познакомился с Одоевцевой у Бориса Зайцева, - рассказывает Ренэ Герра. - Тогда она жила в Ганьи, под Парижем, в доме престарелых, устроенном для русских эмигрантов. Там бывал и еще один мой знакомый - Яков Николаевич Горбов, писатель, литературный критик, редактор журнала «Возрождение». Он, кстати, тоже работал таксистом, а после войны написал роман «Приговоренные», которому не хватило буквально одного голоса, чтобы получить Гонкуровскую премию. В сущности, это я их сосватал, сказав однажды Горбову: «Вам надо жениться на Одоевцевой».
Я.Н. Горбов, И.В. Одоевцева. Париж, 1976. Фото Р.Герра
Свадьбу сыграли в 1978 году - и благодаря этому браку Ирина переехала в Париж.
Яков Горбов умер через три года, в 1981-м. А в 1987 Ирина Одоевцева вернулась в Петербург, где и жила до своей смерти, в 1990-м.
Георгий Адамович похоронен в Ницце, на кладбище Кокад. Достойные похороны ему организовал Ренэ Герра...
И.Одоевцева, Р.Герра у Я.Горбова. Париж, конец 70-х. Фото Р.Герра
...Я прошу его найти всего одно слово, которое могло бы охарактеризовать их - знаменитых и простых, князей и таксистов, белоэмигрантов, оставивших свой след на Лазурном берегу. И здесь Герра отвечает, не задумываясь ни на мгновение:
- Достойные люди, - говорит он. - Они сумели сберечь и приумножить достояние дореволюционной культуры. Униженные, изгнанные из большевистской России, объявленные ее врагами, белые эмигранты сохранили до конца любовь к родине и веру в ее возрождение.
Светлана Метелёва
Фото из архива Ренэ Герра