«Монморанси» - русский старческий дом во Франции

Фрагмент из новой книги воспоминаний Александра Васильева «Сокровища кочевника»

Часть первая
Выезжая из СССР, я дал в ОВИРе подписку о том, что буду избегать общения с белоэмигрантами, не буду посещать их храмы, клубы, кафе и рестораны, но с радостью нарушал это обязательство. Одним из лейтмотивов моей жизни в Париже стала не только дружба, но также сотрудничество с представителями русской эмиграции первой волны, которых мне удалось застать в то время. Конечно, я горевал, что не оказался во Франции гораздо раньше - в 1960-е, 1970-е гг., когда их было много больше, но в то время я был ещё ребёнком и не смог бы адекватно оценить судьбоносные встречи со Старой Россией. Все-таки моим собеседникам, покинувшим Россию в свои 20 и 30 лет, на момент моего приезда в Париж перевалило за 80 и 90 лет.

Наталья Петровна Бологовская
Однажды по приглашению близкой приятельницы, театралки Мишель Менье, я оказался в Парижском городском театре им. Сары Бернар. Давали спектакль «На дне» в постановке Рады и Мируну Буружеску, где одну из главных ролей исполнял знаменитый в своё время актер Франсуа Дарбон. Переступив порог зрительного зала, я как будто оказался внутри цыганской кибитки - все стены были украшены черными, в крупных красных розах павлопосадскими платками.
Каково же было мое удивление, когда я обнаружил мое место в четвертом ряду партера занятым. В кресле сидела пожилая дама с очень красивым камейным профилем. Она куталась в накидку из каракульчи, украшенную большим бантом.
Обратившись по-французски к ней, я продемонстрировал свой билет. С сильным русским акцентом, который можно было резать ножом, дама ответила: «Простите, кажется, я ошиблась рядом, - и вздохнув, добавила: - Это Бог знает что!».
- Вы, наверное, русская? - уточнил я.
- Да, я - Наталья Петровна, петербурженка. А вы, должно быть, беженец из Советской России? Значит, нам есть о чем поговорить, - резюмировала незнакомка. - Вы знаете, что такое Царское Село?
- Конечно, знаю.
- Вам известно, что там есть парк с озером? - продолжала она.
- Да.
- На озере остров, а на острове павильон. Так вот, туда тайно ездила наша Императрица для встреч с Григорием Распутиным. Если хотите узнать продолжение истории, запишите мой телефон.
Наталья Петровна Бологовская в «Монморанси» (1985 г.)

Даму звали Наталья Петровна Бологовская, урожденная Иванова, она была дочерью думского главы в городе Вильно, нынешнем Вильнюсе, а также в усадьбе князя Герройца в Антонино, в 3 верстах от Мейшагоны. Она приходилась племянницей Константину Ипполитовичу Вогаку, генерал-майору Свиты Его Императорского Величества. И была в молодости клиенткой Надежды Петровны Ламановой.
Родилась Бологовская в Санкт-Петербурге в 1900-м, так что на момент нашего знакомства ей исполнилось 82 года. В Петербурге она жила на Мойке в доме 112 в бельэтаже в просторной квартире генерал-майора Константина Ипполитовича Вогака. А вот в Париже - в небольшой, но очень уютной трехкомнатной квартирке, расположенной в Нейи, роскошном предместье Парижа. Была она профессиональной портнихой в Доме белья у графини Адлерберг и актрисой-любительницей. Играла в драматическом театре Екатерины Николаевны Рощиной-Инсаровой, поддерживала приятельские отношения с Иваном Буниным, знала писательницу Тэффи, дружила с художником Борисом Пастуховым, была знакома с князем Феликсом Юсуповым, встречалась с Балиевым, Дон Аминадо и Шаляпиным… Писатель Куприн называл ее «Богородицей». Муж Натальи Петровны, импресарио Владимир Бологовский, одно время работал администратором у Анны Павловой.
Наталья Петровна приняла меня очень радушно. Надо заметить, не все эмигранты были столь гостеприимны и хлебосольны. Пока я наслаждался блинами, запивая их крепким чаем, Наталья Петровна рассказывала о том, как ее тетка Вогак играла в карты с Матильдой Кшесинской, о встречах с Григорием Распутиным, о его убийстве в Юсуповском дворце на Мойке, который находился по соседству с домом «Божественного Вогака», о самом князе Феликсе Юсупове, о знаменитом в эмиграции художнике Борисе Ивановиче Пастухове, с первой женой которого Лидой она вместе шила, о петербургском знаменитом танцовщике Икаре, который, облачаясь в женский костюм, имитировал балерин и актрис императорских театров. Ее близким другом был актер русского театра Борис Карабанов, родной брат Зои Карабановой, супруги Никиты Балиева и звезды «Летучей мыши».
Мама Александра Васильева Татьяна Ильинична Васильева-Гулевич в компании обитателей старческого дома «Foyer russe» в «Монморанси». Сидят: княгиня Екатерина Кугушева, балерина Ольга Старк-Кононович, таксист Георгий Новиков по прозвищу «Ангел» и портниха Наталья Бологовская (1990 г.)

Ее рассказы были уникальным погружением в прошлое Старой России и истории первой русской эмиграции. К счастью, я всегда все записывал. Наталья Петровна была знакома с известным русским актером немого кино Николаем Римским. Его карьера пошла ко дну с появлением звука в кино, он не владел французским и начал нищенствовать. Единственное, что у погасшей кинозвезды было в запасе - это первоклассный элегантный гардероб 1920-х годов: фрак, визитка, смокинг и костюм для гольфа. И Наталья Петровна достала нужные Римскому 200 франков и купила этот гардероб для мужа, Владимира Бологовского, который все это с удовольствием носил. Она много рассказывала и о замечательной писательнице-юмористе Тэффи, урожденной Лохвицкой, которая ей приходилась дальней родственницей. Сестра Натальи Петровны, манекенщица в доме ИТЕБ, баронесса Нина фон Гойер-Оржевская работала в этом доме моды вместе с Софией Носович. Нина фон Гойер одно время жила в Японии и приходилась ей племянницей через дядю, Льва фон Гойера, женатого на японке. Приехав в Париж в 1922 году из Константинополя, который она очень полюбила, Тэффи поселилась в небольшом отеле возле вокзала Монпарнас. В этом отеле она устраивала свои именины в кругу знакомых эмигрантов. Ее диалог с Никитой Балиевым был самым остроумным из репертуара «Летучей мыши». В годы войны Тэффи перебралась в деревню Шевансон, где можно было прокормиться.
Соседкой по дому в Париже была знаменитая русская актриса Екатерина Николаевна Рощина-Инсарова. В Париж она попала кораблем из Константинополя через Мальту и плыла вместе с красавицей актрисой, музой Игоря Северянина Лидией Рындиной, с балериной Юлией Седовой из Мариинского театра, которая потом в Ницце открыла свою школу, с писателем и драматургом Ильей Сургучевым и литератором Лоло. В эмиграции она очень хорошо и элегантно одевалась и следила за своими ногами с тонкими щиколотками, пользовалась дорогими кремами. При ней была и личная костюмерша, Наталья Глазко, которая Рощину-Инсарову обожала. В ее круг общения в Париже входила знаменитая певица Оперы Зимина Нина Кошиц, Серж Лифарь и Александр Бенуа. Она благоволила к молодой эмигрантке Мусе Ждановой из МХТ, которая приходила к Инсаровой мыться в ванной и няня терла ей спинку, изгоняя чертиков, которые ей всюду мерещились. Муся Жданова покорила в свое время московскую публику своей ролью в пьесе Сургучёва «Осенние скрипки» и была в Париже замужем за очень красивым православным священником, с которым жила в недорогом отеле в 15-м квартале Парижа на рю Фриманкур. Священник по ночам пытался благословлять арабов, живших в этом отеле.
Рощина-Инсарова часто вспоминала, что ее любимой ролью была Катерина в «Грозе» Островского. Рощина-Инсарова обладала изумительным бархатным грудным голосом, чудными, мягкими и тонкими руками, покрытыми пятнами. Она очень любила заниматься рукоделием и вязала крючком цветы. Она была невысокого роста, очень стройной, покрытой веснушками, 100% женственной, с большими глазами с поволокой под тяжелыми веками. Ее муж, балетный критик Плещеев, постоянно писал письма с просьбой о материальной помощи в королевские дворы всей Европы и иногда ее получал! Плещеев был барин, пожилой и красивый петербуржец, который боготворил Рощину-Инсарову, поутру выносил мусор в пижаме, поверх которого надевал петербургский сюртук, и целовал ручки Наталье Петровне. А когда, заболев, Рощина-Инсарова уже не могла выходить на сцену, Наталья Петровна ее навестила и спросила, отчего та не напишет книгу воспоминаний, на что Рощина отвечала: «Обо мне публике все известно, а то, что тайное, пусть тайной для всех и останется!»
В Париже Екатерина Николаевна Рощина-Инсарова с успехом играла в спектакле «Тот, кто получает пощечину» и где статистами были заняты в сцене бала в красном платье «Ланвен» Наталья Петровна Бологовская и Ника Старк-Кононович, брат балерины Ольги Старк. В эмиграции Екатерина Николаевна, конечно, очень нуждалась, но при ней всегда была еще и няня из России, очень преданная и экономная женщина, она кормила всю семью и нередко жаловалась: «У нас дома есть нечего, а Екатерина Николаевна просит в уборную бумагу с запахом фиалок...» Самым скверным ругательством из уст Рощиной-Инсаровой было выражение «дрянь коричневая».
Понимая, что запомнить и записать в дневник такое количество уникальных историй невозможно, в свой следующий визит я прихватил с собой магнитофон. При первой возможности я заказал у Натальи Петровны платье для одного из моих спектаклей для Жоржа Бонно в Париже. Ведь Наталья Петровна стала в Париже профессиональной портнихой, жила с иголочкой в руках. Долгое время шила для частных клиентов - для знаменитой певицы частной Оперы Зимина, пассии Сергея Рахманинова Нины Кошиц. Ее Наталья Петровна из-за полноты фигуры называла «100 на 100». Однажды врач посадил Нину Кошиц на диету, которую ей к столу приносила в виде диетического питания горничная. А Кошиц отвечала: «Ну, диету я свою съела, а что у нас на обед?»
В Нейи я ездил до тех пор, пока Наталья Петровна не переехала по настоянию дочери в старческий дом. Одной становилось жить все тяжелей и просто-напросто небезопасно. Дошло до того, что вопреки запретам дочери Наталья Петровна однажды открыла дверь совершенно посторонним людям, представившимся сотрудниками домоуправы, а на деле оказавшимися грабителями. Они вынесли из дома деньги и драгоценности, к счастью, не причинив вреда хозяйке.

Старческий дом для инвалидов Первой мировой войны Foyer russe
Так Наталья Петровна Бологовская оказалась в Foyer russe, расположенном в предместье Парижа Монморанси, куда я немедленно отправился ее навестить.
Это был настоящий цветник русской эмиграции, где мне удалось познакомиться с ее лучшими представителями. Маленький и уютный старческий дом, расположенный в парке старинной усадьбы, напоминал своим внутренним устройством дом отдыха. Три корпуса в один и два этажа располагались на территории этого русского приюта, где была своя большая столовая, библиотека, телезал и православная часовня. В центре парка, прилегающего к усадьбе, рос могучий, необъятный трехсотлетний дуб с огромными ветвями. Замечательные строки об атмосфере эмиграции написала Тэффи:

«К бухте Радости, к скалам Печали ли,
К островам ли Сиреневых птиц,
Все равно, где бы Вы ни причалили,
Не сомкнуть нам усталых ресниц!»

Директором дома был серб, потому весь персонал - от нянечек до администрации - составляли православные сербы, чему очень радовались обитатели Foyer russe. Во-первых, сербский язык очень похож на русский. А во-вторых, многие из эмигрантов были родом из Югославии. Во Францию они переехали только в 1944-1945 годах. Как, например, родной брат балерины Ольги Старк - Николка Старк-Кононович. Во время Второй мировой войны он лишился обеих ног и, лежа в своей кровати, разговаривал с сотрудниками исключительно на сербско-хорватском и комната была украшена видами Загреба.
В определенный час для обитателей Foyer russe сервировали завтрак, обед и ужин. Столовая была украшена гигантским портретом Императора Николая II, ранее хранившимся в посольстве Царской России в Париже на рю Гренель. А в пять часов подавался обязательный чай с печеньем и сухариками. Проведя во Франции большую часть жизни, русские эмигранты не отказались от привычки чаевничать. Кроме того, администрация дома обеспечивала культурный досуг, вывозя своих подопечных в музеи и театры, и даже и активный отдых - например, совершались автобусные поездки к морю в Нормандию. При этом в старческом доме была и небольшая полуподвальная церковь, отделанная фресками руки художника Альберта Бенуа. И иконостас его работы…
Княгиня Екатерина Кугушева, балерина Ольга Старк-Кононович, таксист Георгий Новиков по прозвищу Ангел и портниха Наталья Бологовская (1990 г.)

Одним из постоянных визитеров Натальи Петровны Бологовской был 92-летний эмигрант из России Георгий Новиков, по прозвищу Ангел, который в Париже работал таксистом. Он был страстно в нее влюблен. Никогда не наведывался в Монморанси с пустыми руками. Обязательно привозил цветы и конфеты. Трогательно обнимал свою избранницу за хрупкие плечи, нежно целовал в щечку. Наталья Петровна благосклонно принимала все знаки внимания. Ангел был родным братом Владимира Новикова, известного театрального декоратора в Берлинской опере в 1930-е годы, его альбом фотодекораций долгое время хранился у меня дома. Этот забытый театральный художник требует моего внимания.
Владимир Саввович Новиков родился в Тирасполе в 1888 г., воевал на фронтах Первой мировой. В Одессе он начал работу декоратором в театре, эвакуировался из Крыма в 1920 г. в Константинополь, а затем в Болгарию, где стал работать в Русском драматическом театре у Степана Данилевского. Успех привел Владимира Саввовича сначала в Прагу, а затем и в Берлин, где в 1924 г. он стал работать декоратором на студии УФА. В Берлине перешел декоратором в штат Берлинской оперы и с 1938 г. работал в Праге в Русской опере, а после войны переехал в Швейцарию и США, где скончался в возрасте 76 лет в старческом доме толстовского фонда. Он автор книги «Русский государственный орел».
Комнатка Бологовской в Foyer russe была очень уютно обставлена ее собственной мебелью: кроватка, дамское бюро, старинные лампы, на стенах семейные фотографии, портрет ее сводной сестры - манекенщицы русского дома ИТЕБ баронессы Нины фон Гойер, и виды Петербурга… Все было перевезено из квартиры в Нейи, чтобы даже в старческом доме ее окружали родные и знакомые вещи. Впрочем, у многих пансионеров Русского дома стояла их личная уютная мебель, висели рисунки и фотографии из России.
Благодаря воспоминаниям Натальи Петровны в 1985 г. я написал свою первую статью о русской моде для газеты «Русская мысль». Это было еженедельное, очень популярное эмигрантское издание. В то время как раз произошел новый всплеск моды на все русское. Жан-Поль Готье создал знаменитую коллекцию «Перестройка», подписав свой гриф на каждом изделии кириллицей.

После публикации в редакцию газеты посыпались ворохи адресованных мне писем. Меня благодарили, указывали на какие-то неточности, давали советы, где и что необходимо поправить в статье, делились новыми сведениями, приглашали в гости, оставляя в письмах свои телефоны и адреса, предлагали старинные платья для моей тогда еще только-только зарождающейся коллекции исторического костюма. Например, я получил письмо от Рогнеды Оскаровны Сильванской, урожденной Рудзит, 1908 года рождения, которая писала: «Я приехала в Париж из Риги в 1944 г. и привезла с собой вечернее платье одного из самых известных ателье «Плауже». У меня нет наследников, так что это платье ждет вас!». Я тут же отправился в другой старческий дом забирать это платье, страусовые перья и русский кошелёк из кожи середины XIX века.
Статья мне очень помогла встретить и баронессу Галину Романовну Дельвиг, урожденную Горленко, которая продала мне несколько вещей из константинопольского гардероба антиквара, княгини Орловой. Именно у радушной баронессы Дельвиг я познакомился и с победительницей довоенного конкурса Мисс Россия Женей Дашкевич.

(Продолжение следует)