МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ

Фрагмент из книги воспоминаний Александра Васильева «Сокровища кочевника. Париж и далее везде»

Я использовал любую возможность, чтобы передать родителям из Москвы какую-то посылку или письмо. Сделать это можно было только через человека, оказавшегося в Париже по туристической визе или приехавшего в командировку. Одним из нарочных был канадский искусствовед и журналист Кристиан Львовский - выдающийся специалист по творчеству Вацлава Нижинского, в будущем - кавалер Ордена Почетного легиона. У него в Париже была тетка, графиня Жаклин де Богурдон, урожденная мадемуазель де Кальверак. Пьер Карден при встрече величал Жаклин де Богурдон самой элегантной женщиной Парижа. Возможно, это было у нее родовым и наследственным. Ее отец в 1920-е годы владел небольшим домом моды в Париже и выставлял свои вышитые творения на «ЭКСПО Ар Деко» в 1925 году и получил приз за великолепные ночные рубашки, ныне хранящиеся у меня в Фонде.
Итак, графиня жила на авеню Виктора Гюго в очень просторной квартире, обставленной мебелью эпохи Людовика XIII, Людовика XIV, Людовика XV и Людовика XVI. Графиня была элегантной сухонькой маленькой пожилой женщиной, которую мы бы назвали сегодня страстной театралкой и балетоманкой. Ее главной любовью было выходить в театр, желательно каждый вечер, желательно в Гранд-опера или Комеди Франсез, желательно на гастроли какой-нибудь русской труппы, желательно пойти после этого в роскошный ресторан с шампанским и быть окруженной красивейшими молодыми людьми и пожилыми дамами в ее годах.
Однажды графиня с племянником на целый месяц переселилась в Лондон, чтобы посмотреть гастроли любимого ею Большого театра под руководством Юрия Григоровича при участии Людмилы Семеняки и Ирека Мухамедова. Одним из последних балетных пристрастий графини стала Майя Плисецкая. Она не пропускала ни одного выступления любимой балерины и часто устраивала в своей квартире приемы в ее честь. На одном из таких приемов, куда меня любезно пригласил подружившийся со мной Кристиан Львовский, я и познакомился с Майей Михайловной.
Спутником Плисецкой в тот вечер стал балетный танцовщик Евгений Поляков - личный ассистент Рудольфа Нуреева. Этот невысокий, худощавый и очень живой мужчина, конечно, уже не танцевал. В ту пору, когда мы познакомились, Полякову было далеко за сорок. Он уехал из СССР по еврейской визе и получил пост в хореографическом училище Рима, а затем был назначен художественным руководителем балетной труппы в «Фениче» - легендарном венецианском театре. Балет Венеции сделал такие успехи под присмотром русской школы и очень жесткой дисциплины Полякова, что его тут же пригласили на более высокооплачиваемую должность - директора балета театра «Коммунале» во Флоренции - в труппу, которая была больше и известнее, чем венецианская. Именно там его приметил Рудольф Нуреев, приехавший в качестве приглашенного хореографа.
- Что тебе делать во Флоренции? У меня есть для тебя место в Гранд-опера, - сказал Нуреев. - Ты станешь моим личным ассистентом и директором труппы кордебалета.
А это топовая позиция в мире балета, потому что дальше, если ты не солист первого ранга, как Нуреев или Барышников, тебе некуда бежать. Евгений Поляков, оставив за собою место главного хореографа в малой компании Флоренции - балете Тосканы, куда он меня впоследствии пригласит на работу, - приехал в Париж, где поселился в необычайно интересной квартире, которая принадлежала очень известному балетному педагогу - Николаю Березову и его дочери Светлане Березовой - звезде «Ковент-Гарден».
Вечер у графини де Богурдон получился очень торжественным. Гости сидели за круглым столом с изысканной посудой, бокалами с шампанским, роскошными серебряными приборами с гербами графской семьи, в окружении картин, зеркал и всего этого. В какой-то момент мы оказались локоть к локтю с Майей Михайловной. Она не владела французским языком и была рада поболтать по-русски. Она сказала мне, как в свое время Анна Павлова - Бушену:
- Если вы театральный художник, нарисуйте для меня костюмы!
- Какие же, Майя Михайловна?
- К балету «Чайка»! Я сейчас его как раз готовлю в Риме. И тот костюм, который мне нарисовал Валерий Левенталь в Большом театре, мне не вполне нравится. Сможете?
- Конечно!
- Когда нарисуете?
- Через неделю!
Ровно через неделю я пришел в отель к Пьеру Кардену, где она жила, с очень красивыми большими эскизами. Там же находилась ее личная переводчица Лили Дени - литературовед, специалист по Чехову, из семьи русских эмигрантов. Можно сказать, это была ее ближайшая подруга во Франции, которая отвечала за все вопросы - где будем есть, где будем покупать туфли. Велись постоянные переговоры с Карденом, надо было организовывать гастроли, постоянно контактировать с Бежаром (после бешеного успеха «Болеро» она хотела продолжать с ним работать) - и переговоры велись только через Лили Дени, которая отвечала на телефон, звонила, писала за нее письма...
Эскизы, которые я принес Майе Плисецкой, ей очень понравились.
- Но шить мы по ним не будем, - сказала она. - Я танцую Нину Заречную, а вы нарисовали костюмы для Аркадиной. Они слишком шикарные для той скромной роли, которую я хочу представить на сцене. Мало того, они будут меня старить. У вас очень пышные рукава, у вас очень много богатой кружевной отделки. Я этого не люблю.
Я же не знал тогда ее вкуса, не знал, что она любит геометрию, простоту.
- Но для вашего продвижения я подпишу вам каждый эскиз, чтобы вы могли всем говорить, что работали для Майи Плисецкой. Мой автограф - тому свидетельство.
Она действительно подписала каждый рисунок, после чего мы сфотографировались в гостинице Пьера Кардена. Эти фотографии я сохранил. И хотя поработать вместе тогда нам не пришлось, мы остались в добрых отношениях и часто общались по телефону.
Несколько лет спустя мы будем вместе работать с Майей Плисецкой над балетом «Лебединое озеро» в Оперном театре Висбадена. Я буду создавать костюмы для балетной труппы Бена ван Каувенберга, а Майя Михайловна - репетировать рисунок роли Одетты - Одилии. Судьба профессионально сведёт меня и с родным братом балерины - Азарием Плисецким, и с двоюродным братом - хореографом Михаилом Мессерером, и с теткой примы - прославленным педагогом «Ковент-Гардена» Суламифь Михайловной Мессерер. Недаром же после смерти Майи Михайловны ее супруг композитор Родион Константинович Щедрин пригласил меня лично в Мюнхен, где они жили последние годы, чтобы передать часть гардероба балерины со словами:
- Майя всегда говорила: «Все вещи надо отдать Саше - другие выбросят, а он сохранит».
Нет, не могу сказать, что стал ее другом, но Майя Плисецкая с радостью общалась со мной, приглашала на выступления, звала в гримерку, обращалась с довольно интимными просьбами - расстегнуть ей пачку, например.
Она была сложным и гениальным человеком - весьма избирательным, с очень многослойным характером. Неподкупная, принципиальная, не поддавалась на уговоры, никогда не сдавала своих позиций. Например, Плисецкая перестала общаться с родной теткой, той самой Суламифь Мессерер. Я пытался их примирить, и за неделю до девяностолетия жившей в Лондоне  Суламифь спросил у Майи Михайловны:
- Не хотите поздравить с юбилеем вашу тетю?
Она ответила:
- Сашенька, миротворец вы наш, не хочу! Позвоните ей и передайте привет от меня.
Майя Плисецкая любила поболтать со мной о моде. У нее были действительно особенные отношения с этим миром - она хотела выделяться и быть модной, и из всех дизайнеров признавала только Пьера Кардена.
- А как же Ив Сен-Лоран, который создавал костюмы? - воскликнул я, когда мы вместе ехали в такси.
- А что он сделал, этот Ив Сен-Лоран? Вы имеете в виду смокинг для женщин? Он что, и Марлен Дитрих тоже одевал? А Пьер подарил нам всё! Черные колготки - как мы без них? Черная водолазка, как без нее? Или вот - кожаное платье без рукавов, в котором я сижу - как без него? Он же просто гений!
О Кардене она могла говорить долго и всегда называла его «мой Пьер». Помню, пошел с ней в знаменитый ресторан при театре в культурном центре Espace Pierre Cardin. В него было не попасть, особенно на званый ужин к самому Пьеру Кардену. Он ко мне хорошо относился, поскольку считал приятелем Плисецкой.
Пьер был очень вспыльчивым человеком, он же все-таки имел итальянские корни, родился в 1922 году неподалеку от Венеции в местечке Сан Вьяджо ли Каллата. На этом самом ужине известный французский театральный фотограф Анри Сулирье Лартиг показал ему снимки спектакля «Безумная из Шайо» с участием Майи Михайловны - так Пьер обрушился на бедолагу с таким негодованием! Грозно посмотрел на всех присутствующих и медленно произнес:
- Какая жуткая непрофессиональная работа! - потом обратился ко мне: - Переведите, пожалуйста, мои слова мадам Плисецкой.
Фотограф покраснел от обиды. Карден же продолжал:
- Вы показываете эти ужасные фотографии самому великому модельеру мира и самой гениальной балерине планеты, не понимая нашей значимости в искусстве! Вы отняли у нас время...
Я все перевел, и тут Майя говорит:
- Странно, мой Пьер, а вчера тебе фотографии Анри понравились, и ты именно их выбрал для программки.
Карден не сразу сообразил, что это те же самые снимки, но извинился, и про инцидент забыли. Меня поразила мудрость Плисецкой: она никого не защитила, не поддержала, просто напомнила о том, что было вчера.
Майя знала подход к Кардену. Ему очень льстила работа с примой Большого театра. Он создал ей костюмы для нескольких балетов, в том числе для «Анны Карениной». Но представьте себе, Большой театр отказывался ставить в афише его имя, пока Плисецкая не настояла: «Как вам не стыдно, этого кутюрье знают во всем мире!» В Советском Союзе о нем никто слыхом не слыхивал, все же жили за железным занавесом. Это Майя сделала Пьера Кардена известным в нашей стране, что позволило ему провести дефиле мод на Красной площади, импортировать черную икру для его прославленного ресторана «Максим», подружиться со Славой Зайцевым и даже пытаться отшить на советской фабрике коллекцию пальто под грифом «Карден».
Он считал Плисецкую одной из любимых клиенток, но она никогда у него ничего не покупала. Пьер ей все с радостью дарил. Однажды в Париже мы отправились в бутик Кардена. Он шил на фигуры комплекции Майи - на стройных женщин с небольшой грудью и узкими бедрами. И что бы она ни примеряла, все на ней смотрелось великолепно. Плисецкая повторяла: «Ой, как красиво, отвесим». В итоге набралось штук двенадцать костюмов и платьев. Тут она всплеснула руками:
- Боже, это, наверное, страшно дорого! Даже не знаю, смогу ли все купить.
Я перевел ее слова управляющей магазином. Женщина тут же позвонила хозяину модного дома:
- Месье Карден, пришла ваша подруга, русская прима-балерина. Ей так идут ваши костюмы, она отобрала дюжину.
Карден спросил:
- Как они на ней сидят? Хорошо? В таком случае, подарите ей все!
Большой проблемой многих балерин является выбор обуви для балетной стопы. Часто Майя Плисецкая примеряла модели Дома Repetto, а иногда и Cassadei. У прима-балерины было редкое строение стопы и слегка натруженный мизинчик. Майя Михайловна покупала много обуви, часто выторговывая скидку за фото и автограф, но мало эту обувь носила - колодки часто были неудобными. В музее Плисецкой выставлены туфли, и если посмотреть на их подошвы, то видно, что неношеное - она покупала в надежде и думала, что разносит, но не разнашивала.
Однажды мы отправились в «Шанель», и там Майе Михайловне понравился уютный кашемировый пуловер. Услышав баснословную цену, она воскликнула: «Пуловер - кашемир, а цена - кошмар!» Чувство юмора ее не подводило…
Майя Михайловна умела держать марку. Она любила привозить московским поклонницам подарки из-за границы и часто покупала их в обычных парижских универмагах. Я не раз сопровождал ее, например, в ныне закрытый легендарный магазин Tati. По слухам, Tati был основан русским графом Татищевым, эмигрантом первой волны. Там по бросовым ценам одевались все русские артисты балета, театра, оперы, приезжавшие на гастроли в Париж, - они не могли себе позволить ничего другого. Помню поговорку: «Как ни крути, а все пути ведут в Tati». И Майя Михайловна туда ходила за какими-то кофточками, косынками, бельём для подарков. На кассе ей давали большой розовый клетчатый пакет с названием универмага. Она охала: «Сашенька, мы же не можем идти в гостиницу Пьера Кардена с пакетом Tati, это неприлично. Что обо мне там подумают?! Пойдемте купим красивую дорогую сумку». Что мы и делали.
В моей коллекции хранится и ее костюм от Шанель. Плисецкая мне его передала сама. С Коко она виделась всего раз. Майя хорошо знала хореографа и знаменитого танцовщика из труппы Дягилева Сержа Лифаря, который дружил с Мадемуазель и позвал к ней в дом Плисецкую. Как мне рассказывала Майя Михайловна, сухонькая, морщинистая Шанель встретила ее тепло. Попросила показать несколько балетных па манекенщицам для того, чтобы те двигались более грациозно. На Майю надели костюмчик, который ей предложила сама Шанель, а потом подарили его в знак благодарности - теперь он хранится у меня. Я отдаю себе отчет в том, что это за сокровище. Надеюсь, он станет достоянием музея.
Много раз я видел Майю Плисецкую на сцене. В Лондоне, Париже, Мадриде и в Лионе. Мне посчастливилось присутствовать на премьере гениальной «Федры» в постановке великого Сергея Лифаря в театре «Одеон» в Париже. Этот легендарный балет был создан для незабываемой Тамары Тумановой в 1950-е годы, я стоял на одной сцене с Линаресу и жал ему руку, а в конце спектакля на сцену на поклоны вышел старик на двух костылях - это был знаменитый Борис Кохно, личный секретарь Сергея Дягилева… Великое потрясение моей жизни! Я видел Майю в балете «Чайка», «Анна Каренина», «Дама с собачкой», «Безумная из Шайо» и «Аве, Майя!». Последний был создан для нее потрясающим Морисом Бежаром, который Майю очень ценил. Каждая ее роль - особенная жизнь, многие из этих постановок были исполнены примой в ее взрослые годы.

Но главным номером Майи Плисецкой, безусловно, был Умирающий лебедь, ее коронный бриллиант. В свое время тетка балерины, Суламифь Мессерер, поставила его для 16-летней Майи, чтобы исполнять на грузовиках во время шефских гастролей в годы Великой Отечественной войны перед солдатами. Суламифь Мессерер была прозорлива и сказала тогда племяннице: «Он прокормит тебя до старости!» Боже, как она была права… Майя Плисецкая радовала весь мир своим лебедем почти до 80 лет. Это был триумф Великого русского балета, триумф искусства Михаила Фокина. Конечно, рисунок роли лебедя для Анны Павловой очень отличался от образа Плисецкой, но эти незабываемые руки, эта зыбь воды, эти блики лунного света, эта диорама умирающей птицы…
Хочу напоследок рассказать удивительную историю о славе Майи Плисецкой. Оказавшись однажды в Германии, я обратил внимание на афишу с изображением Собора Василия Блаженного и огромной надписью: «ЗВЕЗДЫ БОЛЬШОГО и КИРОВСКОГО ТЕАТРОВ». Затем не менее крупными буквами «МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ…». Ниже надпись поменьше «…подарила нам идею». Дальше снова крупный шрифт: «ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВ и ЕКАТЕРИНА МАКСИМОВА…». Строчкой ниже: «…не смогли приехать». В продолжении значилось: «Галина Панова, Вера Кирова, Владимир Деревянко и Мехмед Балкан». Набор славянских фамилий производил должный эффект - билеты раскупались. Несведущая немецкая публика могла подумать, что театр назван в честь Веры Кировой, болгарской примы. А Галина Панова и Владимир Деревянко в те годы были в зените своей мировой славы.

Вместо же объявленной на афише Майи Плисецкой выступала немецкая балерина, сменившая собственное имя на псевдоним - Майя Пьясуцкая. Кто там в Германии увидит разницу между Плисецкой и Пьясуцкой - разница в паре букв. И Майя Пьясуцкая за Майю Плисецкую выходила в номере Умирающий лебедь Сен-Санса. Эти гастроли организовал очень хитрый немецкий импресарио Майкл Титц - гений авантюристского пиара. Вроде бы никого не обманул, на афише все честно указано - Плисецкая подарила идею, танцевать будет Пьясуцкая. Но упоминания имени Майи Михайловны было достаточно для обеспечения аншлага в любом зале.
Воспоминание о моем общении с великой балериной осталось для меня очень тёплым воспоминанием. Позднее я бывал на даче Щедрина и Плисецкой в Литве возле Тракая, в их квартире в Мюнхене, Майя Михайловна бывала и даже снималась в документальном кино в нашем родовом имении Кривой Погурек под Вильнюсом. Она с радостью дарила мне свои пуанты и платья, диадему и туфли. Я даже сохранил запись ее голоса у себя на кассете парижского автоответчика… В Париже в рамке я храню фотографию Майи Плисецкой и Хорхе Дона с автографом серебряным фломастером «Моему другу Саше Васильеву».
ALEXANDRE VASSILIEV
www.vassiliev.com